Возможно таким же, как сегодня, летним лазоревым утром 1913, Надежда шла в порядок — хозяйство своей младшенькой дочки, проведать ее семью: внуков и внучек, погостить денек у любимого зятя, Ивана Ивановича. Земля Задонья была родной, но дорога была не близкой, а далёкой...
"Троицын день" Сычков Федот Васильевич
"Троицын день" Сычков Федот Васильевич
Чуть свет, Надежда собрала в узелок гостинцев: ржаной хлеб с изюмом прямо из печи и петушки-леденцы, сваренные загодя. Простор степей и запах трав баловал и наслаждал ее. С самого детства приученная к труду и работе на земле, она унаследовала любовь своих предков к ней, и та давала ей силы и здоровье. В пути бабушка Надежда вновь становилась Наденькой. Благородное замужество по любви, правда, без особого достатка, щедрая женская доля и жизнь длиною в век. Наденька считала себя счастливой, а вот Луша? Лушенька-дочка, единственная, как две капли воды, уродившаяся в нее. Едва той исполнилось шестнадцать, была сосватана и выдана против своей воли и желания, за обеспеченного и пожилого.
...Иван Иванович загляделся на Лукерью во время воскресной службы: высокая, статная, чернобровая и кареглазая, с толстой косой ниже пояса... Теперь, спустя три десятка лет, и, глядя на согревающее тело и землю солнце, Надежда успокаивала свою душу тем, что семья у дочки её получилась завидной. Хозяйство с каждым годом крепло, старшие внуки выросли. А Лукерья, полная женской красоты и сил, опять на сносях... На небе появились первые перистые облака. Воробьи, то тут, то там купались в придорожной пыли. От земли то и дело поднимался пар. Ласточки со стрижами летали низко. По всему — быть дождю, но пока — припекало. Надежа решила спуститься к реке, вымыть ноги и обуться в хромовые, сшитые на заказ в городе туфли. Порадовать внучка-щёголя. Самой Надежде на летнюю Казанскую исполнится сто три года, а дочке на Троицу минуло сорок восемь. — Вот поди ж ты, — не из родины, а в родину, — услышав свой собственный голос, Наденька тут же рассмеялась по-девичьи звонко и озорно.
Она взглянула на небо... Тёмно-серая набежавшая тучка пыталась заслонить собой солнце, но лучики его кое-где пробирались сквозь и мягко спускались на верхушку дуба, сосны, рассеивались со склона холма,струились по ивняку, оттуда опускались в самую низину, высвечивая часть пруда. Наденька и вошла в этот тёплый водно-солнечный диск. Вдруг ей захотелось как в детстве описывать по воде круги попеременно то левой, то правой ногой. Она почему-то не чувствовала своего возраста, сохранив прямой стан, царственную плавность походки и ясность ума. Уходить с этого сельского, заросшего осокой пруда не хотелось. Стояла бы так и стояла, смотрела бы и смотрела, но надо поспеть и управится до обеда. Наскоро вытерев льняным полотенцем ноги, Надежа достала справленные внуком туфли. Глаз не нарадуется: мягкая кожа на спиртовой подошве, каблучок рюмочкой и узкие пряжки, застегивающиеся на маленькие пуговицы, аккуратно обтянуты атласом в тон внутренней подкладке. Справные туфли сами облегали тонкие ноги. Атлас цвета сапфира был под стать молодым глазам.
Вспомнила Надежда и тот самый выезд на бричке, в город к ее младшему брату, нездоровилось тому, да чего уж теперь, — не вернешь, — пожил.
Франт Николка — средний внучек принялся уговаривать так и эдак бабусю:
— Заедем да заедем к знакомому сапожнику, — кожа на обувь у того Евграфа знатная. Бабушка Надежда смущалась и краснела от такого обихода как девица, но не был бы Миколка — Николкой, если бы не уговорил. После примерки заехали в городскую чайную. Посмотрели на градские нравы. Поговорили за маленьким столом о хранцузкой булочке. Восторженно рассказывал внук о полетах по небу... на "железных птицах". Ох, уж этот Николушка, со страстью к умным книгам и новой технике. Откушали запеченную красную рыбу.Кулебяки с пылу с жару были отменные. Испили по три стакана горячего чая с воздушными пирожными... Только с Надеждой соловьём заливается. Души в ней не чает!
— Присматривает невесту, похожую на тебя, бабушка Надежда, да что-то не находит пока, — проговорилась как-то внучка Дария. Маленькая, крепкая, любопытная и, к тому же, знатная говорушка. Есть у Николая брат,Тимофеем зовут, постарше на восемь с половиной годов. У него уже и дом большой свой. Жена венчанная. Дочка Аннушка, два годика уже почитай, н-да... Идёт времечко. В доме, и в поле — справный работник. Неразговорчив, невысок собой, крепок в кости, но не тяжёл, добр к людям и строг, в механизмах разбирается, но более всего любит скотину. Надёжен и предан, весь в отца, Ивана Ивановича пошёл. Вот и сейчас он остался с тройкой орловских рысаков, попоить и почистить их на реке вволю. Столоваться отказался — глянул так, что рублем одарил. Его уже и на селе Тимофеем Ивановичем уважительно называют, но от отца не отделяется. Одним двором живут. Почитают внуки старших по своей воле. Радостно на душе у Надежды. Всем бы так! Пожить — повидать белый свет...
— Заедем да заедем к знакомому сапожнику, — кожа на обувь у того Евграфа знатная. Бабушка Надежда смущалась и краснела от такого обихода как девица, но не был бы Миколка — Николкой, если бы не уговорил. После примерки заехали в городскую чайную. Посмотрели на градские нравы. Поговорили за маленьким столом о хранцузкой булочке. Восторженно рассказывал внук о полетах по небу... на "железных птицах". Ох, уж этот Николушка, со страстью к умным книгам и новой технике. Откушали запеченную красную рыбу.Кулебяки с пылу с жару были отменные. Испили по три стакана горячего чая с воздушными пирожными... Только с Надеждой соловьём заливается. Души в ней не чает!
— Присматривает невесту, похожую на тебя, бабушка Надежда, да что-то не находит пока, — проговорилась как-то внучка Дария. Маленькая, крепкая, любопытная и, к тому же, знатная говорушка. Есть у Николая брат,Тимофеем зовут, постарше на восемь с половиной годов. У него уже и дом большой свой. Жена венчанная. Дочка Аннушка, два годика уже почитай, н-да... Идёт времечко. В доме, и в поле — справный работник. Неразговорчив, невысок собой, крепок в кости, но не тяжёл, добр к людям и строг, в механизмах разбирается, но более всего любит скотину. Надёжен и предан, весь в отца, Ивана Ивановича пошёл. Вот и сейчас он остался с тройкой орловских рысаков, попоить и почистить их на реке вволю. Столоваться отказался — глянул так, что рублем одарил. Его уже и на селе Тимофеем Ивановичем уважительно называют, но от отца не отделяется. Одним двором живут. Почитают внуки старших по своей воле. Радостно на душе у Надежды. Всем бы так! Пожить — повидать белый свет...
Что-то изморилася Надежда Прокопьевна, присела на чуть-чуть, а почитай, что час прошел. По солнцу — дело к полудню идёт. Три версты прошла с небольшим — три четверти пути. Напрямки ближе выходит. Лозинное место здесь сплошняком. Зеленым логом его кличут. Ключи здесь частые, ледяные бьют прямо из-под земли с весны и до самых зазимок. Мягким ковром трава-мурава разрослась до самой реки, кишащей плотвой, пескарями, угрями... Прохлада. Свежесть. Земля с небом так близёхонько сходятся. Лицом к лицу... Красота. Тишина. Покой. Благость. Надежда снова связала узелок и легко поднялась на взгорок, на простор.
Вдалеке замаячила белокаменная Покровская церковь, железом крытая. Первая служба прошла в 1892 году. Сразу внуки да внучки гурьбой пошли.Чтой-то я запамятовала…Тимофей, загодя, первый... Мариша родилась погодя два года, к Покрову Дню. Чрез год с небольшим — Николенька, прямо на зимнюю Казанскую, потом ещё чрез четыре года — Дария, а ещё чрез три с половиною — писаная красавица Евдокия. Близнецы еще были: Пётрушка и Павел; ребенок-неназванец, — все они болезные и во младенчестве ушедшие. К Сретению девятого года родился Федор. Кого-то теперь Бог пошлет Лукерье Дмитриевне с Иваном Ивановичем?! Сподоблюсь ли своими глазами увидеть, Господи? Главное, чтобы здоровенький... И долгожитель.
Вдалеке замаячила белокаменная Покровская церковь, железом крытая. Первая служба прошла в 1892 году. Сразу внуки да внучки гурьбой пошли.Чтой-то я запамятовала…Тимофей, загодя, первый... Мариша родилась погодя два года, к Покрову Дню. Чрез год с небольшим — Николенька, прямо на зимнюю Казанскую, потом ещё чрез четыре года — Дария, а ещё чрез три с половиною — писаная красавица Евдокия. Близнецы еще были: Пётрушка и Павел; ребенок-неназванец, — все они болезные и во младенчестве ушедшие. К Сретению девятого года родился Федор. Кого-то теперь Бог пошлет Лукерье Дмитриевне с Иваном Ивановичем?! Сподоблюсь ли своими глазами увидеть, Господи? Главное, чтобы здоровенький... И долгожитель.
Поспешать надо! Замешкалась совсем Надежда Прокопьевна... Ну вот и Выселки закончились, начались необъятные покосные и хлебные поля старинного большого села…
Сычков Федот Васильевич. Иванов День.
Вдоль дороги одни цветы Петрова батога знай себе голубеют. Красуются. Золотая рожь, все чаще склонялась к ногам Надежи, может хотела рассмотреть дамские туфельки и почувствовать запах дорогой кожи. Навряд ли... Опять за лясы принялась сама с собой, но не вслух же, в голове. По всему видно, колос ржи брал свое — наливался день ото дня, тяжелел. Нонешной год хлебушком будем богаты. Как ни крути, а белый — пашеничный хлеб вкусен в охотку, но без аржаного — никуда русскому человеку. Он силушку даёт. А какой хлебный квас без ржи? Духовит! Вон-на узелок-то весь пропах караваем. Каши сытные. На прокорм животине домашней снова рожь нужна. Думки в голове Надежды суетились, вытесняли одна другую. Огляделась она вкруг… Как все изменилось "За десять по десять". Не поворачивается язык обозвать свое время? Веком! Не видно по себе, как он прошёл. Зато разрослась округа домами: почитай на двенадцать верст растянулась, ещё несколько хуторов, крепких крестьянских хозяйств на отшибе стоят... К четырем тысячам людское население движется по последней ревизии. Меня ажник и сказывать устали… В каждом дворе — ребятишки, где сколько: от мала до велика.Есть бобыли. Вдовые. Солдатки. Сироты. Безземельные батраки. Приживалы. Инвалиды. Нищие.Под присмотром общины, сход круговой помогает им. Но есть и совсем никчемные, как в любом поселении. В семье не без урода, так и на селе. Только даже тридцать лет назад ни у кого и в мыслях не было задумать такое. Быть с хлебом до нови, вот основной сказ. А тут — новое время. Новая жизнь. Церковь. Школа. Больница. Завод. Кирпичи производит. Конезаводское хозяйство растёт. Да и строится народ. Меняет избы на новые. Богатеет. На ярмарках в городах торгует. Опять же…Чайная, не хуже городской, заезжему человеку! Местные туда не ходят, — моты да голь перекатная если. Пропойцы и картёжники — одним словом. Прости, Господи! Так хорошее дело для кого-то злом и оборачивается. Не заметила как, очутилась Надежда у зятиного двора.
Ясноглазая Лукерья, завидев матушку, оставила готовку невестке с дочкой, бросилась за синие железные ворота навстречу. Едва успели заглянуть в глаза друг другу дочь и мать, как тут же упали первые, еще редкие капли дождя, которые с каждой секундой становились все сильнее и сильнее. Чтобы не промокнуть насквозь женщины свернули вправо, к новой риге. Вся большая семья эти дни жила на покосе. По хозяйству в доме оставались Лукерья с Марией, да Дашутка...Она и приглядывала за малыми детьми. Словно сама судьба дала возможность побыть матери Надежде с дочкой Лукерьей наедине, а то когда еще посулится. Постройка была широкой, светлой, пахнущей сухим и просмоленным дубом, уже кое-где лежало наброшенное клочками новое сено. Под потолком весели пучки черемухи, мяты, ромашки,чабреца, бузины, калины, лист смородины. Сладко пахло сушеными ягодами: рябиной, вишней, смородиной, яблоками с грушами, диким шиповником...
Родные женщины обнялись и присели друг подле дружки на широкую дубовую лавку. В глазах Луши загорелся интерес и любопытство, а Надежда Прокопьевна пыталась подобрать слова к началу беседы с глазу на глаз... Не закрытая дверь на засов отворилася и в проёме возникла двенадцатилетняя Дашутка в длинном до пола красном, обильно вышитым золотом парчовом сарафане под которым виднелась тончайшая накрахмаленная батистовая кофточка, по рукавам и вороту отделанная дорогим кружевом. В ушах её поблёскивали маленькие дутые золотые серёжки с рубинами, волосы были заплетены в тугую косу и украшены атласными лентами.В дни сенокоса принято было рядиться в самые дорогие и праздничные одежды, которые только могли себе позволить селяне. Даша была второй дочкой в этой большой, набожной, православной семье очень строгого нрава и высоко чтящей старинный свой род. Дарёна всегда старалась быть хорошей помощницей своим родителям. Девочка была отзывчивой, трудолюбивой и уважающей каждого другого родственника больше,чем саму себя. Вот и сейчас она принесла сменную одежду для мамы и бабушки, а к ней в придачу большие легкие английские шали, привезенные с Торга, боясь, что ливень успел промочить родных женщин до нитки. Однако она нашла их почти сухими и жадно вглядывающимися куда-то вдаль и в себя... Обе почти не повернулись, лишь слегка кивнули покрытыми головами в её сторону. Раз такое дело, Дарья поспешила исчезнуть так же быстро как и возникла на пороге, к тому же со двора раздался плач Федунка...
Шали были оставлены сложенными на старинном табурете прямо у дверей.
— Лушенька, мы ведь с отцом сосватали тебя, даже не спросив, — начала едва слышно, Надежда... Лукерья уловила, даже явственно услышала в голосе мамы признание давней родительской вины перед ней:
— Полно, полно, матушка, убиваться — это тогда так было. Вы же сами видите, что правильно с папенькой поступили. Живу как у Христа за пазухой. В шестнадцать-то лет кому легко из родного дома уходить? Обида была, да и не хотела я так рано женой ничьей становиться! Но ведь о том и сами ведали, Надежда Прокопьевна.Иван Иванович ждал моего взросления ещё три года... Всё и наладилось.Терпения и мудрости хватило у мужа моего и зятя вашего. По обоюдному согласию живём с ним. Душа в душу, день за днём. Заодно мы. В симпатии и в хозяйстве. Человек, мама, существо такое, что с легкостью от счастья откажется в угоду блажи своей, особливо, если девушка юная — только волю ей дай. Вы же втроём меня уберегли от такой напасти — шага опрометчивого. Научили рассудительности и вдумчивости. За что же мне Вас корить, скажите на милость? И не выдумывайте более ничего. Мне другой жизни не хочется, своей вполне рада.
— Какой камень с души ты моей сняла, Лукерьюшка! Лукерья Дмитриевна... Голос у Надежды Прокопьевны сорвался и засипел. У ясноглазой Луши навернулись непрошенные слёзы, украдкой смахнув их, она поспешила выйти во двор, отдать распоряжение домашним:
— Мария, Дашутка! Пора накрывать большой обеденный стол в беседке в саду, скоро с покоса вся семья вернётся с работниками. — Мы уже собираем все, успеем, маменька! — звонким голосом отвечала Даша. К нам, Варенька зашли с Марфой, — вот радость-то какая. Гость на гость...
— Не отвлекайтесь, Дария Ивановна, — за старшую сегодня!..
Взгляд Надежды затуманился как после рюмочки особой тягучей и терпкой традиционной вишнёвой наливки, которую наливали три раза в год по стопкам в большие церковные праздники. Наденька обмякла на этой удобной и широкой резной лавке с разноразмерными подушками на гусином пуху в наволочках, сшитыми внучками из лоскутов разных материй, что не помешало этим подушкам быть добротными.
Почему на одиннадцатом десятке жизни ей, матери и бабушке тридцати восьми внуков и внучек, так нелегко было решиться на разговор с родной и давно взрослой дочкой?! Как примерялась она, как переносила от встречи к встрече этот миг... Зачем же?! Боялась?! Да, очень-очень боялась. Но чего же, чего?!. Себя. Неизвестности... Вот накапливаем и носим нечто, — думала Надежа, — утяжеляем до последнего. Глядь, а того и нет давно, чего боимся-то! Страхи потаённые. Огрехи людские надумываем. Срам людской он разным бывает... "Чудны дела твои Господи..." Ведь уже половина внуков, почитай, взрослыми стали — сами родители. Сколько правнуков-то у меня? Двенадцать! Одна правнучка всего — Анна Тимофеевна... Девочка с зелёными глазами, кудрявая и беленькая. А мои волосы до сих пор как у молодой — иссиня-чёрные и ни одного седого не найдёшь.Так-то!..
Когда же Луша шаль мне на плечи набросить успела? Невесомая, да жаркая...Эка, красота какая! Любит Иван Иванович своих девочек баловать и по-городскому наряжать. Не ошиблись мы с моим Дмитрием Ивановичем в самом главном...
Родные женщины обнялись и присели друг подле дружки на широкую дубовую лавку. В глазах Луши загорелся интерес и любопытство, а Надежда Прокопьевна пыталась подобрать слова к началу беседы с глазу на глаз... Не закрытая дверь на засов отворилася и в проёме возникла двенадцатилетняя Дашутка в длинном до пола красном, обильно вышитым золотом парчовом сарафане под которым виднелась тончайшая накрахмаленная батистовая кофточка, по рукавам и вороту отделанная дорогим кружевом. В ушах её поблёскивали маленькие дутые золотые серёжки с рубинами, волосы были заплетены в тугую косу и украшены атласными лентами.В дни сенокоса принято было рядиться в самые дорогие и праздничные одежды, которые только могли себе позволить селяне. Даша была второй дочкой в этой большой, набожной, православной семье очень строгого нрава и высоко чтящей старинный свой род. Дарёна всегда старалась быть хорошей помощницей своим родителям. Девочка была отзывчивой, трудолюбивой и уважающей каждого другого родственника больше,чем саму себя. Вот и сейчас она принесла сменную одежду для мамы и бабушки, а к ней в придачу большие легкие английские шали, привезенные с Торга, боясь, что ливень успел промочить родных женщин до нитки. Однако она нашла их почти сухими и жадно вглядывающимися куда-то вдаль и в себя... Обе почти не повернулись, лишь слегка кивнули покрытыми головами в её сторону. Раз такое дело, Дарья поспешила исчезнуть так же быстро как и возникла на пороге, к тому же со двора раздался плач Федунка...
Шали были оставлены сложенными на старинном табурете прямо у дверей.
— Лушенька, мы ведь с отцом сосватали тебя, даже не спросив, — начала едва слышно, Надежда... Лукерья уловила, даже явственно услышала в голосе мамы признание давней родительской вины перед ней:
— Полно, полно, матушка, убиваться — это тогда так было. Вы же сами видите, что правильно с папенькой поступили. Живу как у Христа за пазухой. В шестнадцать-то лет кому легко из родного дома уходить? Обида была, да и не хотела я так рано женой ничьей становиться! Но ведь о том и сами ведали, Надежда Прокопьевна.Иван Иванович ждал моего взросления ещё три года... Всё и наладилось.Терпения и мудрости хватило у мужа моего и зятя вашего. По обоюдному согласию живём с ним. Душа в душу, день за днём. Заодно мы. В симпатии и в хозяйстве. Человек, мама, существо такое, что с легкостью от счастья откажется в угоду блажи своей, особливо, если девушка юная — только волю ей дай. Вы же втроём меня уберегли от такой напасти — шага опрометчивого. Научили рассудительности и вдумчивости. За что же мне Вас корить, скажите на милость? И не выдумывайте более ничего. Мне другой жизни не хочется, своей вполне рада.
— Какой камень с души ты моей сняла, Лукерьюшка! Лукерья Дмитриевна... Голос у Надежды Прокопьевны сорвался и засипел. У ясноглазой Луши навернулись непрошенные слёзы, украдкой смахнув их, она поспешила выйти во двор, отдать распоряжение домашним:
— Мария, Дашутка! Пора накрывать большой обеденный стол в беседке в саду, скоро с покоса вся семья вернётся с работниками. — Мы уже собираем все, успеем, маменька! — звонким голосом отвечала Даша. К нам, Варенька зашли с Марфой, — вот радость-то какая. Гость на гость...
— Не отвлекайтесь, Дария Ивановна, — за старшую сегодня!..
Взгляд Надежды затуманился как после рюмочки особой тягучей и терпкой традиционной вишнёвой наливки, которую наливали три раза в год по стопкам в большие церковные праздники. Наденька обмякла на этой удобной и широкой резной лавке с разноразмерными подушками на гусином пуху в наволочках, сшитыми внучками из лоскутов разных материй, что не помешало этим подушкам быть добротными.
Почему на одиннадцатом десятке жизни ей, матери и бабушке тридцати восьми внуков и внучек, так нелегко было решиться на разговор с родной и давно взрослой дочкой?! Как примерялась она, как переносила от встречи к встрече этот миг... Зачем же?! Боялась?! Да, очень-очень боялась. Но чего же, чего?!. Себя. Неизвестности... Вот накапливаем и носим нечто, — думала Надежа, — утяжеляем до последнего. Глядь, а того и нет давно, чего боимся-то! Страхи потаённые. Огрехи людские надумываем. Срам людской он разным бывает... "Чудны дела твои Господи..." Ведь уже половина внуков, почитай, взрослыми стали — сами родители. Сколько правнуков-то у меня? Двенадцать! Одна правнучка всего — Анна Тимофеевна... Девочка с зелёными глазами, кудрявая и беленькая. А мои волосы до сих пор как у молодой — иссиня-чёрные и ни одного седого не найдёшь.Так-то!..
Когда же Луша шаль мне на плечи набросить успела? Невесомая, да жаркая...Эка, красота какая! Любит Иван Иванович своих девочек баловать и по-городскому наряжать. Не ошиблись мы с моим Дмитрием Ивановичем в самом главном...
Journal information