Максим Кронгауз, директор института лингвистики РГГУ
— Логика многих борцов за чистоту речи такова: человек, который любит русский язык, должен обязательно осуждать тех, кто делает ошибки. Это правильно?
— Есть люди, которые активно недовольны речью окружающих. И активно делают им замечания. Это такие воинствующие ... даже не знаю кто. Вообще одна из функций литературной нормы и кодификации языка состоит в иерархизации общества. Деление, условно говоря, на образованных, необразованных, знающих норму, не знающих нормы и т.д. И действительно, очень многим свойственно лингвистическое высокомерие. Они, с одной стороны, сетуют на то, что окружающие знают норму хуже, чем они. А с другой, в душе очень рады этому. Потому что это дает повод сокрушаться и сознавать при этом, что ты занимаешь в иерархии более высокое место. Надо сказать, это не обязательно безупречные с точки зрения нормы люди. Потому что человек, делающий 10 ошибок, может ругать человека, делающего 12 ошибок.
Эта градация бесконечна. Есть люди, которые обращают внимание на 5-10 эталонных ошибок, их все знают: ударение в глаголе «звонить», путаница с «одевать» и «надевать» и т.д. Есть люди, которые ловят еще три дополнительные ошибки. Они указывают на ударение в глаголе «включить», управление глагола «довлеть» и еще на что-то. Так что это явление очень распространено. Другое дело, надо помнить о том, что интеллигентность заключена не в том, чтобы не пролить соус, а в том, чтобы не заметить, как это сделает другой. Поэтому тут очень важно то, ради чего мы общаемся. Если мы общаемся для того, чтобы показать собственное величие и место в обществе, то надо указывать, конечно. А если мы хотим общаться и получать удовольствие, то этого делать не надо. Категорически не надо, потому что общение в этом месте прекращается.
— Но ведь есть люди, которые благодарны за то, что их исправляют. Да, они скорее в меньшинстве, но они осознают, что им принесли пользу.
— Мне кажется, это иллюзия. Совершенно очевидно, что взрослого человека не переучить. Я по этому поводу рассказываю байку, которую в свое время рассказывал на лекциях лингвист Виктор Александрович Ицкович. Он пересказывал сцену из советского фильма, где академик поучает домработницу. Говорит ей: «Что ж ты опять "ложишь" вместо того, чтобы "класть". Я же тебя учил». На что она говорит: «Да знаю я, что «класть» надо, но мне жить с теми, кто "ложит"». Человек выбирает свой круг общения, и следует его установкам, даже если они некодифицированы, непрестижны. Поэтому если человек говорит «звОнит», а вы его поправите, то вы, конечно, его не переделаете. Скорее всего, он и так это прекрасно знает.
— Не поверю, что нет случаев, когда поправлять необходимо.
— Я поправляю в двух случаях. Поправляю детей, потому что детей всегда можно учить, но и то только своих или тех, кто мне близок. И то, я делаю это, скорее всего, зря, потому что ребенок ориентируется на некоторые примеры, образцы. Если в семье говорят правильно, то он и будет говорить правильно. И еще я поправляю иностранцев, но тоже в том случае, если они об этом просят. Если же идет какой-то откровенный разговор, то поправкой вы собьете собеседника. В общем, не стоит поправлять кого-то, если важно содержание беседы.
Другое дело, что коррекция грамотности используется и как инструмент коммуникативного подавления. Потому что если тебе этот человек неприятен, ты можешь его уколоть дополнительно, не содержательно переспорив, а указав на ошибку, сказав, что он «еще и неграмотен», то есть хуже тебя. Потом это только говорится, что человек должен быть прекрасен во всем, а на самом деле он должен быть ужасен во всем. Если мне кто-то неприятен, то я буду только рад, если он еще и пишет с ошибками и носит сандалии с носками. Это как бы дополнительное подтверждение его сомнительных моральных качеств.
Источник <http://j-gerasimova.livejournal.com/?skip=135>
Journal information