ключа я не имею,
слухам я не верю,
все это понятно,
ведь это — я сам.
Посмотрим теперь, как воспринимались книги Кафки в России.
Первое, что меня поразило после прочтения книги, это отсутствие подлинного интереса к Кафке в русской писательской среде, причем как со стороны «официальных» писателей, так и в среде писателей или литераторов, настроенных по отношению к режиму скорее оппозиционно. Да, Кафкой восхищалась (еще находясь в эмиграции) Марина Цветаева (письмо 1937 г., КРК, с. 482), о нем написал проникновенные слова Георгий Адамович (во вступлении к туринскому изданию «Процесса», 1970), заговоривший о «скрытой религиозной сущности творчества Кафки» (КРК, с. 489). Проза Кафки произвела глубокое впечатление на Марию Юдину (читавшую его по-немецки, письмо 1959 г., КРК, с. 494), Анну Ахматову, Григория Козинцева (впервые прочитавшего Кафку по-английски в 1959 или 1960 г., КРК, с. 496), Варлама Шаламова, который уже после прочтения первых рассказов, опубликованных в «Иностранной литературе», разглядел в них «символические памфлеты, трактующие о судьбах мира и человека» (КРК, с. 501), Геннадия Айги (сказавшего о Кафке: «...разве он значит для меня меньше, чем некоторые из моих любимых “канонизированных” святых?», 1984, КРК, с. 529).
Однако от многих других высказываний веет какой-то поверхностностью, толстокожестью, чуть ли не чувством собственного превосходства:
Илья Эренбург, 1963 (КРК, с. 69):
Можно ли отрицать Джойса и Кафку, двух больших писателей, не похожих друг на друга? Для меня это прошлое, это исторические явления. Я не делаю из них знамени, и я не делаю из них мишени для стрельбы. <...> Что касается Кафки, то он предвидел страшный мир фашизма. Его произведения, дневники, письма показывают, что он был сейсмографической станцией, которая зарегистрировала благодаря чуткости аппарата первые толчки. На него ополчаются, как будто он наш современник, а это крупное историческое явление.
Александр Твардовский, 1964 (КРК, с. 502):
Залпом прочел «Процесс» Кафки, правда, во второй половине уже порой «партитурно», но объемля, угадывая смысл и дух бегло просматриваемых, схватываемых оком страниц. И мне уже не кажется анекдотичным то, что кто-то в Румынии или Венгрии связывал имя Кафки с моим, имея в виду «Тёркина на том свете».
Константин Симонов, 1986 (КРК, с. 97):
И вот мы издали Кафку. Суетившиеся вокруг этого на Западе литературные спекулянты лишились привычной возможности надсаживать глотки по этому поводу и стали спешно искать другие. А у нас появились на полках интересные, хотя и не завоевавшие особенно широкого читательского признания книги талантливого и трагического писателя.
И. Берлин о Борисе Пастернаке (опубликовано в 2001 г., КРК, с. 146):
Когда через несколько лет я привез в Москву несколько томиков Кафки по-английски, он [Пастернак] не проявил к ним никакого интереса. Как сам он мне потом рассказал, он подарил их Ахматовой, которая была ими глубоко тронута; читала их и перечитывала до самого конца своей жизни.
То же самое можно наблюдать и в стихах, составивших раздел «Кафка в русской поэзии». На мой взгляд, стихи эти весьма посредственные, они плохо соотносятся с именем Кафки уже в силу своей стилистической банальности, порой переходящей в какой-то частушечный говорок:
...Умел он темы находить,
Их крайне жутко заострить.
Его искусство потрясает.
Он пред людьми и Богом чист, —
Мудрец, экзистенциалист....
.....
Это отрывки содержательной статьи переводчика Татьяны Баскаковой .
Для тех, кому интересно:
<http://russ.ru/Mirovaya-povestka/Process-nad-Kafkoj-Kafka-v-russkoj-kul-ture>
Journal information