Еще учась в 5-м классе, он впервые выступил публично со словом о любимом театре, в котором старался не пропускать ни одного спектакля. "Когда я вырасту, то буду артистом именно в этом театре", -пообещал 11-летний Владлен Давыдов.
В 1943 году он поступил в Школу-студию имени В.И. Немировича-Данченко при МХАТе, после окончания которой был принят в театр.
http://bookean.ru/catalog-books/86/103187/
Владлен Семенович Давыдов родился 16 января 1924 года в Москве. В 1943 году был принят в только что организованную В.И. Немировичем-Данченко Школу-студию при Художественном театре. В 1947 году его пригласили в труппу МХАТа. В 1948-м снялся в фильме «Встреча на Эльбе», принесшем 24-летнему актеру Сталинскую премию и всенародную славу. Сыграл множество ролей на сцене Художественного театра. С 1985 года в течение 15 лет Владлен Давыдов возглавлял музей МХАТа. В день своего юбилея актер вышел на сцену в спектакле МХАТа им. А.Чехова «Амадей».
– Где прошло ваше детство?
– Вся моя жизнь связана с Москвой. Мы с родителями жили на Смоленском бульваре в большом шестиэтажном доме между Зубовской площадью и Смоленской. Это был настоящий бульвар с громадными вековыми липами. Зимой мы даже катались там на лыжах. По Смоленскому бульвару я каждый день ходил на Зубовскую площадь в школу. Летом на бульваре появлялась тьма палаток с газированной водой, квасом, морсом, мороженым, которое прямо у тебя на глазах выкладывали на круглые вафельки и сплющивали с двух сторон. Китайцы продавали веера, мячики на резинках, по бульвару ходили шарманщики, на шарманке у них сидел попугай и вытаскивал билетики на счастье. Во двор заходили старьевщики-татары. «Старье берем, покупаем, продаем», – кричали они нам в открытые окна. Мы жили в коммунальной квартире, и, так как соседи не пускали нас через парадный вход, приходилось ходить по черной лестнице. На этой лестнице ночевали беспризорники, и вечером возвращаться было, конечно, страшно. Вот такой была Москва 20-х – начала 30-х годов.
Когда мы переехали со Смоленского бульвара на Погодинскую улицу, я перешел в другую школу – на Плющихе. В школу я стал ходить мимо церкви, в которой, как я узнал уже позже, венчался Чехов с Ольгой Леонардовной Книппер. Кстати, у них была оригинальная свадьба. Они обвенчались тайно, позвали только двух свидетелей со стороны жениха и невесты и тут же уехали на кумыс в Уфу.
Потом мы еще раз переехали – в дом на Дорогомиловской улице. По ней ездил на дачу Сталин. Летом вечера были светлые, и мы, мальчишки, допоздна играли в футбол. Около 9 часов вечера раздавались громкие, визжащие гудки машин, мы все выскакивали из подворотен. Наш дом стоял на повороте, и кавалькада правительственных машин медленно съезжала с Бородинского моста. Мы все уже знали, что в первой машине едет охрана, во второй – Сталин, в следующей – Молотов, а потом Ворошилов, Каганович. И Арбат, и Дорогомиловская улица – правительственная трасса – строго охранялись. По центру стояли милиционеры, а у подъездов домов – «люди в штатском». Мы их всех знали и хулиганили – подбегали и здоровались. А они не знали, как себя вести, и отворачивались.
– А когда вы полюбили театр и решили связать с ним жизнь?
– Очень рано. Сначала, как и все мальчишки, стал ходить в кино. А уже из кинотеатра «Арс» на Арбате попал в находившийся по соседству Вахтанговский театр, затем в Малый. Я побывал во всех московских театрах, но когда в 11 лет пришел во МХАТ на спектакль «Платон Кречет» с Добронравовым в главной роли, то был настолько потрясен, что написал письмо в Художественный театр. Оно попало к режиссеру этого спектакля Илье Яковлевичу Судакову. И Судаков написал одиннадцатилетнему мальчику ответ: «Благодарю за внимание... Если Вы решите стать актером, приходите экзаменоваться в наш театр...» Когда в 1985 году я стал директором музея МХАТа, мне достали из архива мое письмо, к которому была приложена копия ответа Судакова. Вот это пример того, что такое была культура Художественного театра.
И с детских лет я мечтал стать актером этого театра. Я видел все спектакли, которые шли в довоенном МХАТе. По многу раз смотрел «Вишневый сад», «На дне», «Дни Турбиных». Моими любимыми актерами были Москвин, Качалов, Добронравов. Когда я уже учился в школе на Плющихе, в 1937 году прошли первые выборы в Верховный Совет СССР. И от нашего Фрунзенского района кандидатом в депутаты был выдвинут Иван Михайлович Москвин. Мне, как завзятому театралу, поручили сделать стенгазету с его биографией. С тех пор прошло шестьдесят семь лет, а эта реликвия моего счастливого детства до сих пор у меня хранится. После выборов я сочинил длинное письмо Москвину, спрашивал его, как стать артистом. Он мне в ответ прислал фотографию с надписью: «Владику Давыдову на добрую память с просьбой хорошо учиться».
Этот ответ не очень меня вдохновил. Потому что больше учебы я увлекался занятиями в нашем драмкружке. Как-то мы ставили пьесу Островского «Без вины виноватые». Я посмотрел спектакль в театре Вахтангова, в котором Кручинину играла Анна Орочко, а Незнамова – Владимир Москвин, сын Ивана Михайловича. Я набрался смелости и попросил Ивана Михайловича: «Мне очень нравится, как Владимир Иванович играет роль Незнамова. Я тоже играю эту роль в драмкружке. Мне хотелось бы, чтобы он нам помог». Москвин ответил: «Очень хорошо. Вот тебе его телефон, позвони, и он придет». Владимир Иванович действительно пришел. Позанимался с нами, и это нам очень помогло: с тех пор наш драмкружок выступал во всех конкурсах.
– Но ведь ваши родители не были театральными людьми?
– Моя мама родилась в 1898 году в Вятке, в большой семье, закончила рабфак в Перми. В 20 лет вступила в партию, ее приняли в гуманитарный вуз, но потом родился я, и учебу пришлось оставить. Отец окончил Тимирязевскую академию. Мать и отец развелись, когда я был совсем маленьким, и меня воспитывал отчим, Семен Александрович Мельников. Я не знал, что он мне не родной отец; мне было 12 лет, когда мне об этом сказала соседка. Я очень переживал, замкнулся, и меня спасло то, что я тогда увлекся театром. Фамилию, имя и отчество родного отца я узнал в 16 лет, когда нужно было получать паспорт. Тогда мама отдала мне его фотографию, которую он мне когда-то надписал и подарил. Так, на фотографии, я его впервые и увидел. Фамилию я взял мамину, а отчество – отчима. Мама воспитывала во мне совесть – это то, без чего нельзя построить ни одно общество, тем более в России.
В школе самым главным для меня был наш учитель литературы и классный руководитель Николай Федорович Шереметьевский – образец настоящего русского интеллигента. Когда я написал сочинение об актерах в пьесах Островского, он прочитал его в классе для всех и поставил мне отметку «очень хорошо». Другой очень близкий мне человек – наш школьный швейцар Михал Михалыч Маленко, похожий на Николая Константиновича Черкасова в какой-то роли. Он утешал меня, когда директор хотел исключить из школы некоторых участников драмкружка.
В 1941 году мама поехала к двоюродной сестре в Ленинград. В конце учебного года я получил телеграмму: «Немедленно приезжай – мама тяжело больна». Это было 14 июня 1941 года. 15 июня я уже был в Ленинграде, а через неделю началась война. Помню, как я ехал в трамвае по Невскому проспекту, а в громкоговорителях транслировали речь Молотова. Я пришел к маме в больницу, и она мне сказала: «Владик, началась война, уезжай в Москву. У тебя документов тут нет, а мне ты уже не поможешь». А когда я уходил, она мне сказала: «Прости меня за все. И у меня просьба – вступи в нашу партию». Представляете, что значит услышать от умирающей матери такую просьбу на прощание? Мы тогда иначе относились и к партии, и к идее коммунизма. Мы во все это верили. Хотя в доме на Дорогомиловской, где мы жили, все время были аресты.
И я обещал это маме. А через три недели я получил телеграмму, что мама умерла.
– Поступив в 1943 году в Школу-студию при Художественном театре, вы через некоторое время стали секретарем Василия Ивановича Качалова. Как это произошло?
– Одним из наших учителей и духовных наставников был замечательный театровед, историк театра, писатель Виталий Яковлевич Виленкин. Он очень внимательно ко мне относился. Он знал, что Качалов мой кумир и что я жил в то время очень трудно. Кроме того, он знал, что я человек дотошный, с 1938 года веду дневник, записываю интересные разговоры... Вот он и предложил мне стать секретарем Василия Ивановича. Я стал выполнять разные поручения Качалова, помогал ему вести переписку. Но, конечно, это был еще и своеобразный повод, чтобы материально помочь студенту. Василий Иванович подарил мне фотографию с надписью: «Милому талантливому Владлену Давыдову с любовью и благословением. Василий Качалов». Для меня это икона.
 |
Качалов подписал некоторым студентам, в том числе и мне, дипломы об окончании Школы-студии. А когда я репетировал Дон Жуана в «Каменном госте» – а он играл эту роль в 1915 году, – он сделал такую надпись на своей фотографии в этой роли: «Был до гроба влюблен Дон Жуан в Дон Инесс. В Дон Лаур и Дон Анн. А тебе мой завет –
Дон Владлену: ты влюбися еще в Мельпомену». Вот такие лирические шуточные стихи. У меня еще много фотографий, которые он мне надписал. На одной просто: «Владлену с сердечной любовью. Василий Качалов».
Это меня очень поддерживало морально. В голодное послевоенное время он просто спас мне жизнь – отправил в санаторий, нашел знаменитых врачей-профессоров.
Качалов был для меня идеалом актера, интеллигента, гражданина. Много лет после того, как его в сентябре 1948 года не стало, в его день рождения и в день смерти мы собирались в доме его сына, Вадима Васильевича Шверубовича.
Источники текста и некоторых фотографий <http://ria.ru/photolents/20120630/688647693_2.html>
Алексей Бессонов "Хождение по мукам"
http://kinofilms.tv/film/vstrecha-na-elbe/19794/ - фильм Г. Александрова, 1949 г., "Встреча на Эльбе".
http://www.kinolend.ru/load/smotret_osvobozhdenie_kinoehpopeja_1968_film_onlajn/4-1-0-2613 -
Киноэпопея Ю.Озерова "Освобождение".
http://www.ivi.ru/watch/34379 -комедия 1972 "Табачный капитан".
А это кадр из фильма "Семнадцать мгновений весны"...
Journal information